Отношение к фактам в науке
Ну ладно, придумали физики теорию, провели какие-то эксперименты, согласующиеся с этой теорией, признали её, хоть и с трудом. Теперь самое время работать и работать – проводить эксперименты, развивать теорию и т. д. Вот тут-то им начинают проявляться особенности евронаучного мышления.
Созданная общими усилиями новая теория или новые правила научной игры (парадигма) начинают активно бороться с реальным миром. Точнее, борется с реальностью научное сообщество, отбрасывая в сторону и замалчивая всё, что не согласуется с данной теорией или парадигмой.
Здесь на уровне целого сообщества начинает работать психологический закон подтверждения установки, о котором я уже писал в пятом письме: человек отмечает то, что соответствует его установкам, и не замечает того, что им не соответствует. В данном случае так себя ведёт не человек, а целое профессиональное сообщество учёных. Замалчивание новых фактов и идей – обычное дело в науке.
Наука работает как сложный фильтрующий процесс. Стены и залы академий идут рука об руку с наукой. Независимо от того, насколько Вы талантливы, если у Вас отсутствует научная степень, Вы не попадете к следующему фильтру. Полезно иметь правильную степень от правильного (имеется в виду престижного) института. Если у Вас она есть, Вы увидите, что написание статей – условие успешности ученого как исследователя. Тут-то Вы и узнаете, что значит «играть по правилам».
Следующий фильтр – процесс предварительного рецензирования. Ваши статьи будут рассмотрены рецензентами. Вероятно, их опубликуют, если они соответствуют принятым теориям, и, очевидно, они окажутся отвергнутыми, если не соответствуют. Будь Вы хоть трижды правы, это не дает гарантии, что новая, бросающая вызов, подрывающая основы теория, брошенная в башни научного истеблишмента из слоновой кости, независимо от того, насколько она блестяща, будет принята.
(Уилл Харт. Подавление инакомыслия в науке. Журнал «Nexus» №1, март-апрель 2004)
Многие учёные боятся за свою научную репутацию, за свою должность и не публикуют нестандартные результаты, ведь далеко не все ограждены, как Гаусс, мировой известностью. Например, Роберто Ассаджиоли (выдающийся итальянский психолог, создатель нового направления в психологии – интегральной психологии) попытался опубликовать свои работы по астрологии, но получил в ответ такую реакцию от научной среды, что после этого более тридцати лет работал «в стол», пока не добился всемирного признания как психолог. Только тогда он решился опять выступить с астрологическими трудами.
А каково положение в западных университетах, особенно в США! Профессор, зав. кафедрой, зав. лабораторией – полноправные бароны в своих поместьях, они единолично вершат научный суд, и им ничего не стоит перекрыть своим сотрудникам дорогу к публикациям, к научной степени, а то и вовсе выкинуть из науки. Я могу привести Вам свидетельства многих молодых российских учёных, работающих за границей. Впрочем, не только за границей. И в Вашем родном ГАИШе положение похожее: священное отношение к традиции поддерживается принудительным единомыслием, и если твой любимый руководитель сказал, что астрология – лженаука, значит, так оно и есть, а ты сиди и помалкивай. Итак, в ГАИШе свободу слова и свободу мысли уже успешно отменили, можно передовой опыт распространять шире. Правда, в ГАИШе это сделать проще, ведь мест работы для астронома мало: или не высовывайся, или иди в школу преподавать, или меняй специальность.
Но есть и противоположные примеры. Если бы не уникальная широта ума Поля Ланжевена, мы могли бы нескоро увидеть в публикации труды Луи де Бройля. Вот что он говорил А.Ф. Иоффе: «Идеи диссертанта, конечно, вздорны, но развиты с таким изяществом и блеском, что я принял диссертацию к защите». Эйнштейн тоже обладал широтой взглядов и уважением к свободе мысли. Вот что он писал Максу Борну о диссертации де Бройля: «Прочтите её! Хотя и кажется, что её писал сумасшедший, написана она солидно».
К сожалению, в науке не так уж много людей с подобной широтой ума. Можно привести много примеров противоположных ситуаций, когда десятилетиями замалчиваются исследования, идущие в разрез с общепринятыми теориями. И замалчивать их значительно легче, чем в бизнесе или в политике. Там напористый журналист раскопает скандальные факты и огласит их на весь мир. А в науке учёные прочно ограждены своим авторитетом, степенями, званиями, на мнение «профанов» они плюют и дружно защищаются от нападок со стороны общественного мнения, со стороны «неспециалистов».
А журналисты и прочие неспециалисты робеют перед высокими научными званиями, тем более, что разобраться в этих научных спорах, действительно, весьма непросто. Кроме того, в науке, в первую очередь в естественных науках и медицине, очень силён кастовый дух, учёные не любят пускать в свою область других учёных, «со стороны». И выносить сор из своей научной избы тоже очень не любят, понимая, что это может бросить тень на весь их раздел науки.
Поэтому и молчат математики, не высказываются против бредовых теорий возникновения жизни и видов, которые полностью противоречат теории вероятностей. Молчат биологи – противники эволюционных теорий, выросших на почве дарвинизма, с трудом пробиваются в научный мир работы Любищева и теория номогенеза. Уже доказали генетики в союзе с математиками, что вид не может возникнуть постепенно, а только сразу и целиком, а кто об этом знает?
Рушится теория естественного отбора, а все вокруг повторяют: «человек произошёл от обезьяны», и это при полном отсутствии доказательств, кроме внешнего сходства. Учёные, имеющие на руках весомые аргументы в пользу теории направленной эволюции, публикуют их не в солидных журналах, а в Интернете. А то и вовсе не публикуют, боясь обвинений в мистике и религиозном обскурантизме. Ведь подумайте сами, какие выводы «профаны» могут сделать из такой телеологической идеи, как направленная эволюция, – так и до Бога недолго дойти. Я знаком с такими результатами из первых рук, а широкой научной публике они почти неизвестны, тем более что учёным нет времени читать публикации даже в смежных областях. Тут и на чтение публикаций в своей области времени не всегда хватает.
В современной науке работа поставлена на поток, учёные скованы субсидированием, грантами, которые выдаются только под конкретное направление работ, необходимостью продления контракта и т. д. Надо заниматься своей узкой темой, готовить диссертацию, писать статьи под эту диссертацию, да ещё отбывать научную барщину – работать над темой своего руководителя. В общем, для свободных исследований почти нет возможностей, не то что в доброе старое время.
Наука превратилась в индустрию по развитию новых технологий и это одна из причин ограниченности современной науки, а вовсе не требование твёрдого фактического фундамента, как Вы пишете:
Поэтому ограниченность современной науки вовсе не в отсутствии у нее творческого потенциала, а в требовании твердого фактического фундамента под всеми построениями.
Твёрдый фактический фундамент и до возникновения европейской науки требовался. Но евронаука может обходиться и без фундамента, как показывает исторический опыт.
В прошлом письме я уже писал о том, что при отсутствии фундамента евронаука может этот фундамент сотворить сама «из ничего» и чуть выше в этом письме уже приводил примеры: теория эфира, флогистон, дарвиновская теория. Подобные теории можно найти в любой отрасли науки, кроме, кажется, юридических наук. Там этого по самой структуре науки не бывает, а в физике, химии, биологии, агрономии, медицине безосновательных теорий было сколько угодно. Но в физике ещё не всё так плохо, там можно долго держаться за устаревшие теории, но хоть нельзя долго подтасовывать результаты экспериментов. Конечно, в мелкой теме для кандидатской диссертации, которая никому кроме диссертанта не интересна, можно и такое. Но в крупных, интересных многим темах результаты сразу начнут проверять коллеги, как было, например, с холодной термоядерной реакцией, и всё станет на свои места. Но это в физике, а в других науках прямая подтасовка фактов вполне возможна.
Что, к примеру, творится в археологии и палеонтологии, – ни в сказке сказать, ни пером описать. Впрочем, пером это уже описано. Про археологию любопытно почитать книгу М. Бейджента «Запретная археология» (ЭКСМО, Москва, 2004). А про палеонтологию приведу только одну ссылку http://discussiya.com/2008/10/29/scientific_fake/
Но я увлёкся, а хотелось бы ещё поговорить о том, как современная наука работает с фактами.
Как только в работе наших машин или в наблюдаемых природных явлениях возникает хотя бы намек на расхождение с существующей научной теорией, ее сейчас же модернизируют, обобщают или даже отвергают вовсе. Экспериментаторы постоянно соревнуются в том, кто первым заметит этот «намек», а теоретики – в том, кто на основании обнаруженного «намека» предложит более точную модель явления.
Мы уже почти обсудили этот вопрос и выяснили, что экспериментаторы занимаются, в основном, не этим, а подготовкой очередной диссертации или плановой темой. Этим занимаются инженеры крупных компаний, производящих бытовую технику, автомобили, самолёты и прочее.
И решают возникшие там проблемы преимущественно инженерными методами, а до науки дело доходит крайне редко, и уж исключительно редко до фундаментальной науки. Тем более, что академические учёные плохо слышат инженеров: те ведь не специалисты в фундаментальной науке. Это инженеры «ловят» всё новое, что можно применить на практике. Вы выдаёте успехи инженеров за достижения фундаментальных наук, а это вовсе не одно и то же. Европейская механика активно развивалась задолго до возникновения физики. Термодинамика развивалась на основе уже работающих тепловых машин, а не наоборот. Многие инженеры-изобретатели не имели специальных физических знаний, а у Эдисона вообще не было высшего образования. Где инженерное дело идёт рука об руку с теорией, это в создании нового оружия: тут учёные работают рядом с инженерами, и, как убедилось благодарное им за это человечество, – весьма успешно!
О том, как относятся к фактам, добытым в самой науке, мы уже говорили. Если говорить не о мелких фактах, ни на что особо не влияющих в основаниях науки, а о «крупных», то можно сделать следующий вывод:
одни факты становятся основой фундаментальных исследований;
другие лежат и ждут своего времени, поскольку наука не знает пока, как к ним подступиться;
третьи интерпретируются в духе удобном для существующих теорий;
четвёртые наукой игнорируются, про них просто забывают;
с пятыми активно борются, запрещают о них упоминать в научной печати, старательно опровергают в научной прессе и т. п.
Следует сказать, что в таких опровержениях регулярно нарушают научную этику, а именно: повсеместно используют важный научный принцип, нигде не упоминая его автора.
Я называю этот принцип (по аналогии с бритвой Оккама) бритвой Семи-Булатова. Принцип этот разработан в России в XIX веке отставным урядником Войска Донского Василием Семи-Булатовым и подробно описан в трудах русского журналиста А. Чехонте. Думаю, эти труды можно найти в Интернете, в крайнем случае, в спецхране Ленинки или ИНИОНа. Вкратце «бритва Семи-Булатова» формулируется так: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. И Вы, Владимир Георгиевич, тоже пользуетесь этим принципом, правда, неявно, но без ссылок на автора, тем самым (пользуясь Вашим же выражением), присваивая себе высокую репутацию скромного русского мыслителя. Но пойдём дальше.
Есть и шестое: случается, что «факты» даже «создают», изобретают, выдумывают.
Всё, что я перечислил, случалось в истории науки и на это есть документальные подтверждения.
Грубо говоря, наука сортирует факты на удобные для себя, и неудобные (если не учитывать факты, «изобретённые» наукой). Удобные – те, которые затрагивают только сегодняшнюю парадигму, или ничего особо не затрагивают. А неудобные – те, которые затрагивают всю идеологию науки, то есть не вписываются в присущий евронаучному мировоззрению механицизм. Удобные она пускает в дело, иногда не сразу. Опыт Майкельсона, как мы видим, ждал своей очереди 24 года.
А для неудобных фактов в науке есть два вида реакции. Их либо игнорируют, либо с ними активно борются. Игнорировать, не обращать на них внимания весьма просто: большинство работает над своими плановыми темами, а факт такого рода ни в какую плановую тему не попадёт. Здесь срабатывает исключительная, почти мистическая интуиция учёных и прочное чувство локтя. Всё сообщество учёных данной специальности, не договариваясь между собой, чувствует, что сюда лезть не надо, и обсуждение данного факта прекращается, иногда даже не начавшись. Никто о нём больше не упомянёт и уж тем более не найдётся столь бестактного и невоспитанного учёного, который предложил бы его коллеге в качестве научной темы.
К фактам такого рода относятся, например, исследования доктора биологических наук Симона Шноля. Вот отрывок из его интервью на Радио Свобода:
Работа, которую я начал в 51-52 году, я продолжаю до сих пор. Это работа связана со странными неодинаковостями одинаковых измерений. Вы делаете все, как нужно, а у меня скачут пробы. Это называется разброс результатов. Это презираемая в науке неаккуратность. Я показал, что разброс результатов не столько следствие нечаянностей, ошибок и прочего, сколько следствие мощного влияния космофизических факторов. Это флюктуации космических влияний на землю.
(http://www.svoboda.org/ll/guest/1004/ll.103004-1.asp)
Учёный пятьдесят лет работал, получил массу интересных результатов, из которых может следовать, что время вовсе не однородно, как это априорно считают физики, но на эти результаты просто не обращают внимания. Их даже опровергать всерьёз никто не считает нужным. В конце концов, Шноль сдался, прекратил работу над этой темой, выложил все результаты в Интернет – пусть ими займётся кто-то другой.
Другой пример: открытая Юнгом неоднородная природа времени. Он пришёл к выводу даже более сильному, чем у Шноля: что каждый момент времени обладает своим уникальным качеством и всё, происходящее в этот момент, зависит от качества момента. Правда, наблюдал он процессы и физические, и психические, так что не замечать его результаты физикам совсем просто: всё это не на их территории, да и сам Юнг не физик.
Точно так же отдалённостью территории можно объяснить безразличное отношение к фактам из жизни Эмануэля Сведенборга и Эдгара Кейси.
Существуют засвидетельствованные и документально подтверждённые факты удивительного провидческого дара Сведенборга. А уж с Кейси особый случай: его диагнозы, сделанные им в особом состоянии сознания, неоднократно фиксировала и документально оформляла присутствовавшая при этом группа врачей, специально созданная для этого Американской Медицинской Ассоциацией. Он почти наш современник, жил в США с 1877 по 1945 годы. О нём знала вся Америка, каждый день он творил свои чудеса в течение многих лет и большинство из них зафиксировано.
Вот Вам, Владимир Георгиевич, твердо установленные факты, а физики по этому поводу ни слова. Вы можете возразить, что феномен Кейси к физике не имеет отношения. Да, Кейси не работал в физике, но сам факт существования такого феномена отменяет все современные физические представления о времени и пространстве!
А Ванга из Петрича? Она была нашей современницей. Я хорошо помню, факт её ясновидения сначала пытались опровергать. Все опровержения сводились к двум естественнонаучным подходам – по Станиславскому: «Не верю!», и по Семи-Булатову: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!» Был и третий подход: в некоторых статьях её и её окружение пытались обвинить в шарлатанстве, в подтасовках и т. п. – тоже стандартный научный метод работы с неудобными фактами. Постепенно все, кто опровергал, замолчали, слишком уж убедительны были факты. Тут, конечно, есть и другая причина: очень многие в мире признали её феномен, общественное отношение к Ванге было весьма положительным, если не сказать, восторженным, поэтому любая агрессия могла рикошетом ударить по самим учёным. Поэтому наука замолчала и до сих молчит на эту тему.
Так же спокойно игнорируются неудобные результаты, полученные хоть и в «своей» области, но исследователями без имени и без звания. Выше я уже приводил цитату о фильтрах в науке. Но факты становятся по-настоящему неудобными, когда они добыты именитыми учёными. Вот тут идёт в ход весь аппарат подавления.
Приведу пример:
Еретики и запрещенные исследования
В 1994 году по «Би-би-си» шел цикл документальных фильмов «Еретики», где показывали, как ученые реагируют на считающиеся неприемлемыми идеи. Таковыми считается самый широкий круг идей, начиная от теории об эффективности высоких доз витамина «С» до существования антигравитации и телекинеза. Некоторые из ученых, предложивших эти «дикие» идеи, имели солидные дипломы – например, Лайнус Полинг или Роберт Джан. В каждом случае реакция была однотипной. Их гипотезы были немедленно отвергнуты и заклеймены как «глупость» или «невозможное», без какой-либо серьезной попытки взглянуть на доказательства или выслушать аргументы их сторонников. В этих сериях отлично показали сильный дух кастовости и чувства собственного превосходства, царящего в научном сообществе.
Роберт Джан был экспертом по ракетостроению и деканом Технологического факультета Принстонского университета. Он заинтересовался телекинезом, помимо прямых обязанностей и исследований, после того, как один из студентов спросил, может ли он изучить возможное воздействие разума на микросхемы. Джан считал эксперимент безобидным и не ожидал никаких положительных результатов. Тем не менее, они были налицо! Джан провел другой эксперимент, чтобы узнать, можно ли их повторить, и, к его удивлению, результат опять был положительным. Университет запретил ему говорить об экспериментах, но Джан, как настоящий ученый, движимый любопытством, продолжил исследования и, наконец, опубликовал ряд своих открытий, огорчив многих своих коллег. Нобелевский лауреат Филипп Андерсон раскритиковал Джана в своей статье в журнале «Physics Today» (1990, N 12). Разгорелись споры, которые были больше связанны с «запретной» природой работ Джана, чем с дискуссией насчет правильности его методов.
Другого лауреата Нобелевской премии, Стивена Вайнберга, похоже, больше заботило влияние экспериментов Джана на общепринятые теории физики, чем любые факты, открытые во время исследований телекинеза. По мнению Вайнберга, уже сама тема исследования была достойна осуждения. Все это приклеило Джану – уважаемому ученому, занимающему престижный пост в ведущем американском университете, ярлык «еретика»...
Народ стал все больше осознавать то, что ученые – тоже люди со своим «Я» и личным интересом, поставленным на карту. «Человеческий фактор» может порождать высокомерное отношение ученых, которые вдруг начинают думать, будто знают, что лучше и как правильно, просто исходя из того факта, что они ученые, и уже в силу этого статуса никогда не выйдут за рамки настоящей науки. Подобные умозаключения замкнуты сами на себя; их также можно обнаружить у служителей церкви, когда дело касается морали. Ученые, впрочем, тоже часто действуют как попы, когда начинают указывать, что существует в объективной реальности, а что – нет.
История полна примеров того, как ученых и независимых исследователей травили, высмеивали, запугивали и всячески обзывали на страницах книг за то, что они выдвигали радикально новые идеи или углублялись в их изучение.
(Уилл Харт. Подавление инакомыслия в науке. Журнал «Nexus» №1, март-апрель 2004)
Это только один пример, а такими примерами наполнена и эта статья, и многие другие. Как видите, реальная картина несколько отличается от той идиллии, которую Вы нам нарисовали.
В прошлом письме мы обсудили историю физики с философской точки зрения. А сейчас столкнулись совсем с другим – с социально-психологической атмосферой официальной науки. Во втором письме я отмечал, что Вы призываете ограничить свободу мысли в науке. Сейчас мы видим, что это не Ваша личная инициатива, – это общее настроение в евронаучной среде. Поразительно! Научное сообщество – одно из немногих, если не единственное профессиональное сообщество в европейской культуре, которому мешает свободомыслие. Такое сегодня характерно не для профессиональных сообществ, для политических и конфессиональных.
Это серьёзный аргумент в пользу моей гипотезы об идеологическом характере евронауки. И Уилл Харт сравнивает учёных со служителями церкви. Но к этой гипотезе мы вернёмся позже. А сейчас отметим, что на фоне приведённых фактов нас уже не должно удивлять отношение евронауки к астрологии. У астрологов же отношение к науке совсем иное.
Отношение астрологов к науке
Я не хотел бы перекоса в представлении о науке ни в ту, ни в другую сторону. Поэтому скажу ещё несколько слов об отношении астрологов к науке и, в частности, о своём собственном. Как и Вы уже говорили, большинство астрологов пришло в астрологию из науки, а многие и по сей день там работают, совмещая эту работу с астрологической деятельностью. И у нас сохранилось уважение к науке в целом, есть даже желание внести в астрологию научные методы, насколько это возможно. Но при этом у нас нет никаких причин обманывать самих себя и внушать себе нереальное представление об официальной науке и об учёных.
Важно и то, что наши занятия астрологией позволяют нам посмотреть на науку со стороны, более отстранённым и более независимым взглядом. Мы ведь больше не отождествляем себя с какой-либо сферой научной деятельности и при этом знаем положение дел в науке на собственном опыте. «Лицом к лицу лица не разглядеть». Вас же взгляд субъективен, поскольку Вы смотрите изнутри. Поэтому я счёл необходимым добавить к Вашей розовой картине порцию тёмных красок.
Однако далеко не все учёные разделяют Вашу точку зрения и на официальную науку и на астрологию. В предыдущем письме я привёл достаточное количество цитат из трудов европейских учёных. Из этих цитат хорошо видно, что Ваш взгляд на науку далеко не единственный, есть и взгляды, отличные от Вашего. И Ваше отношение к астрологии разделяют отнюдь не все учёные. Это видно из Вашего же собственного текста.
О неофициальном отношении учёных к астрологии
Вы пишете:
слово «астрология» с некоторым смущением (курсив мой – М. Л.) произносят и «обыкновенные» ученые – астрономы, физики, биологи. Их мало, но они есть.
Эти естествоиспытатели признаются, что интересуются астрологией как отправной точкой и возможной «базой данных» для исследования космического влияния на Землю и ее биосферу. Разумеется, мы оставляем в стороне историков науки, социологов и психологов: для них астрология – предмет изучения.
Конечно, произносят со смущением, особенно перед лицом такого яростного противника астрологии, как мой оппонент. А как Вы думаете, в чём причина этого смущения? Разве они что-то нехорошее делают? Странно, вроде бы в нашем обществе интерес к астрологии не порицается. Спортсмен, артист, диктор телевидения, даже бизнесмен, не говоря уже портнихах и слесарях, спокойно говорят, что они интересуются астрологией, не стыдятся этого. А учёные стыдятся!!! Да при этом ещё оправдываются, говорят «база данных», «отправная точка» и т. д.
В чём дело? Мы говорили выше о том, как реагирует консервативная научная среда на нестандартные идеи, и Ваши собеседники-учёные всё это прекрасно знают. Но они ведь не поднимают шума, не лезут в научную среду со статьями, доказывающими правоту астрологии. Нет, они этим занимаются для себя. То есть, казалось бы, это их личное дело, хобби, вроде интереса к футболу или охоты, общество ведь интерес к астрологии не осуждает.
Общество-то не осуждает, а научный истеблишмент осуждает! По мнению жрецов науки, они не должны этим даже интересоваться. Спасибо Вам за этот яркий штрих, он ясно показал, что в современном научном сообществе свободы мысли нет, или есть ограниченная свобода, этакая энгельсовская «осознанная необходимость» помалкивать. Но в России, слава Богу, дела постепенно идут на лад: раньше произносили бы не со смущением, а с опаской, а то и вовсе бы таились. А сейчас только смущаются, но при этом произносят. Правда, это в России, а на Западе (да ещё в ГАИШе) вообще бы молчали, я уже объяснял, почему. Произносят и изучают, и можно только уважать их научное мужество. И не так уж их и мало, а с годами становится всё больше и больше. А привлекает их особый характер астрологического мышления и та польза, которую может дать астрология их наукам.
А вот историков науки и психологов Вы зря оставляете в стороне. У историков науки уже сложилось своё мнение об астрологии и оно разительно отличается от Вашего. Это и понятно – они в этом специалисты и мы к их мнению позже обратимся.
А про психологов Вы, по-види-мому, оговорились. Я полагаю, Вы хотели сказать, что для них предмет изучения – астрологи, а сказали – астрология, и, сами того не желая, попали в точку.
В среде психологов, наверное, по сравнению с другими науками самый большой процент тех, кто всерьёз занимается астрологией, и этот процент растёт с завидной скоростью. В Европе стало нормой, что психолог владеет астрологией и вполне официально практикует и как психолог, и как психоастролог (мы в своём кругу неправильно говорим «астропсихолог», правильно будет «психоастролог», но так уж сложилось – у профессионального сленга своя инерция). Это и понятно, психологи – наши ближайшие соседи по предмету изучения, они, как и мы, занимаются человеком и могут реально оценить эффективность астрологии. Астроном от предмета астрологии далёк, и оценить этого не может, разве что придёт на консультацию в качестве обычного клиента. И когда астроном судит об астрологии на том основании, что звёзды, это его профессия, это всё равно, что физик будет судить о методах лечения на том основании, что рентгеновский аппарат и УЗИ – физические приборы. А вот психолог судить об астрологии может. И я расскажу позже о психологах, способных оценить астрологию по достоинству.
Как видите, есть интерес у сегодняшних учёных к астрологии и не все его стыдятся. Причём не к космобиологии, а именно к астрологии. Конечно, далеко не у всех. Большинство занято собственной работой и у них просто не хватает ни времени, ни сил отвлекаться на посторонние предметы. Я уже писал о том, что учёный, работающий на научном «конвейере», не всегда успевает следить даже за публикациями по своей специальности, успевает читать только то, что относится к его узкой теме. Не менее важная причина и в идеологической атмосфере научного сообщества. Мы уже обсуждали эту тему. И дело даже не в страхе публичного осуждения. В большинстве своём люди склонны усваивать образ мыслей своей среды: культурной, конфессиональной и других, и относиться к нему некритически.
Для учёного это, в первую очередь, профессиональная среда и с этой средой он сильнее всего связан. Причин на это много, но одна лежит на поверхности. В сегодняшнюю науку нелегко войти: длительный многоступенчатый процесс профессиональной подготовки с жёстким отбором на каждом этапе. На это уходят годы и годы, силы, деньги – и немалые. А чем дороже мы за что-то платим, тем сильнее ценим.
Естественно, что в процессе вхождения в научную среду будущий учёный глубоко пропитывается её идеологией. А как эта идеология воспринимает астрологию, мы можем судить на примере Вашего отношения, Владимир Георгиевич. Поэтому среднестатистический учёный уже на первом этапе обучения впитывает в себя общее отрицательное отношение к ней. Здесь даже не нужно вводить какие-то специальные курсы для промывки мозгов, как Вы предлагаете, – среда работает весьма основательно. И нужны достаточно сильные стимулы, чтобы учёный в дальнейшем попытался это собственное отношение изменить.
Но, как ни удивительно, такие стимулы возникают: несмотря на крайнее неприятие астрологии со стороны идеологии науки, интерес к ней в научной среде растёт. Вы сами это признаёте – об этом много написано в первой главе Вашей статьи, приведены статистические данные. Но не меньше статистики говорят об этом призывы к борьбе с астрологией в институтах, которые Вы поместили в конце первой главы и в завершении статьи.
Надо и нам с Вами попытаться понять, откуда такие стимулы берутся. И я думаю, мы обсудим положительные стороны астрологии где-нибудь поближе к завершению переписки.
А пока я прощаюсь с Вами до следующего письма.
Михаил Левин.
